Кипр. Ларнака. Пляж на Финикудес.

С Финикудес сворачиваем ближе к морю, на муниципальный пляж. Проход стерегут четыре пальмы с шершавым стволом и пышным зеленым султаном на макушке. Почтительно здороваемся и дружески обнимаемся с каждой, пальмы для этого подходят ничуть не хуже березок.

Песок на пляже мелкий, плотно слежавшийся, цвета хаки. Оно и понятно, пляжи Ларнаки находятся между двумя британскими базами, Акротири и Декелия, поэтому песок другого цвета тут просто не уместен. Заходим в воду, она теплая, как в ванне. Здесь очень мелко, приходится долго идти по колено, в паре десятков метров от берега еще и отмель притаилась, там воде едва доходит до середины голени. Неплохой вариант для выкупа детворы.

Пляж оживал уже ранним утром: зонтики поднимали крылья, лежаки расползались по территории пляжа, люди наполняли все вокруг. Самые свободолюбивые предпочитали небольшой пятачок у каменной насыпи, отделяющей  марину с яхтами. Здесь растут небольшие деревца, в тени которых можно раскинуть свой бивак совершенно безвозмездно.

Где-то дальше, в районе остановки на Финикудес стоит башня, с которой спасатели должны озирать окрестные воды. Эти мускулистые и загорелые парни, истинные древние греки, деловито снуют вдоль пляжа. Тут есть и бесплатный (в любое время и для любого посетителя) туалет и кабинки для переодевания. Они почему-то не закрываются, а пол в них чаще всего влажный и в разводах местного мелкого и приставучего песка. Есть и душ, но он просит предварительно покормить его пятидесятицентовой монеткой.

Приблизительно в обеденное время появляется господин лет пятидесяти, при нем полиэтиленовый пакет с булками и пирожками. Он забирается в тень на каменистую насыпь, служащую границей между мариной и территорией пляжа. Его там уже ждут с десяток кошек, которых он кормит принесенными хлебобулочными изделиями. Кошки не привередничают, это вам не Турция с ее мечетями и кошачьими разносолами.

Рядышком англоязычные пожилые господа с раскладными креслами принимают солнечные ванны, развесив свои трусы сушиться на ветвях олив. Эти крепыши поддерживают форму, они поджарые, только круглые животики внезапно выдаются вперед, портя всю картину.

Пляж живет даже ночью: редкие парочки и небольшие компании укрываются в прибрежной тьме. Фонари набережной сюда не достают, и уединение нарушают только тихий плеск волн и шуршание шагов по песку таких же любителей оказаться наедине с морем или друг другом.

Идиллия курорта изредка нарушается яростными политическими спорами. Недавно началась операция русских в Сирии, это основная тема для обсуждений на улицах и в кафе, и даже на пляже. Слышу английскую речь, эмоциональны поляки. Однажды гость из Украины схлестнулся с дедком из местных. Разговор шел на греческом, перемежавшемся русским матом. Украинец потом поведал краткое содержание беседы своему товарищу: дедок поносил американцев и выказывал благоволение русским и их президенту, а украинец (он был родом из Донецкой области, возможно, понтийский грек) активно ему оппонировал, описывая все «прелести» войны на Донбассе.

Во второй половине дня число загорающих уменьшается, часам к пяти становится прохладнее. Народ тянется к кафе и отелям. Мускулистые служители собирают лежаки и опускают зонтики. Чувствуется, что сезон близится к завершению. Каждое утро все меньше ставится шезлонгов,  все больше зонтиков остается закрытыми. Они стоят, грустно опустив крылья. Людей становится все меньше и меньше. Вот и в нашем кафе в разгар обеденного времени хозяйка не может отсчитать мне семьдесят евро сдачи, ей приходится обойти окрестные заведения, чтобы наскрести нужную сумму.