Translate

четверг, 24 декабря 2015 г.

Сербия. Белград

Сербия. Белград. «Знак питање». Центр города. Почта. Гамбургер как средство найти общий язык для славян.



Рядом с Соборной церковью св. Михаила расположено одно из самых старых, если не самое старое, белградское кафе «Знак питање» («Знак вопроса»). Эта кафана гордится своими знаменитыми завсегдатаями. Частенько наведывался Вук Караджич, который, сидя за столиком на террасе, мог любоваться собором святого Михаила.

Сегодня среди посетителей не столько туристы, сколько сами белградцы. Они приходят сюда группами, семьями, с детьми в колясках. Закусывают, выпивают, курят. Курят в Белграде действительно очень много и повсеместно. Я от такого уже отвык, табачный дым несколько портил приятную атмосферу кафаны. Обед обошелся нам приблизительно в 3000 динаров на троих, что для заведения с богатой историей в центре столицы не очень много. Самое дорогое блюдо нашего обеда, шашлыки («ражничи») стоили 750 динаров, чай с медом – 160 динаров, местное пиво (довольно посредственное, на мой вкус) – 265 динаров за пол-литра.


Чуть дальше по улице стоит школа имени короля Петра, бюст монарха красуется перед входом в учебное заведение, скульптор зачем-то обрезал государю руки по самые плечи. Из-под пышных усов что-то торчит, и, кажется, что король показывает прохожим язык.


Еще дальше столики уличного кафе спрятались под красными зонтиками, Получилась парковка для Мэри Поппинс, прилетевших на свой очередной съезд.


Центральные улицы Белграда представляют собой буйство архитектурной эклектики. Самые причудливые фасады сморят на прохожих, особняки, возведенные некогда по прихоти тогдашних хозяев жизни, стараются перещеголять друг друга. Жаль только, что не хватает перспективы, чтобы их оценить, и они теряются среди таких же вычурных собратьев.
Раздельный сбор мусора - дело модное


Трансформаторные щиты

Дорожное движение в центре Белграда – это сбывшийся сон пешехода-экстремиста. На каждом шагу стоят светофоры, даже маленький сегмент (чтобы перейти проезжую часть, нужно преодолеть три-четыре таких участка) имеет свой светофор. А работают они вовсе не синхронно и даже не очень последовательно.


Здание Скупщины
Здание Скупщины, бывшего королевского дворца, хорошо видно со всех сторон, в его облике слились модерн, бель-эпок, австрийское влияние и претензии правителей Сербии на гегемонию среди южных славян. Недалеко стоит памятник Николе Пашичу, премьер-министру страны в начале прошлого столетия, одному из идеологов сербских националистов и архитекторов Югославии.


Всегда подозревал, что в банковском бизнесе есть что-то инфернальное
На прощание оправляю себе из Белграда открытку, это стоит 66 динаров. Дама в окошке чрезвычайно любезна, нашим почтарям не грех поучиться общению с клиентами. Почтовый ящик стоит на улице, у входа - большая металлическая тумба, больше напоминающая гламурный сейф. Открытка шла три недели.

Почтовый ящик
И напоследок – о белградском Макдональдсе. Мрачным и холодным ранним утром это чуть ли не единственное место, где продрогшему чужестранцу можно укрыться от непогоды. Чтобы поесть здесь достаточно 3-4 сотен динаров, что весьма экономично. Найти общий язык тоже достаточно просто, гамбургер – он и в Сербии гамбургер, а числа во всех славянских языках звучат приблизительно одинаково. Я думаю, славяне вообще могут понять друг друга достаточно легко, если дадут себе труд прислушиваться к собеседнику. Правда, это касается только языковых вопросов. Рассчитывать на взаимопонимание в политике не приходится.

среда, 23 декабря 2015 г.

Сербия. Белград

Сербия. Белград. Калемегдан. Дунай и Сава. Немного о политике. "ЗАШТО?"  



Один из интереснейших памятников Белграда – крепость Калемегдан, расположенная на высоком берегу у слияния Савы и Дуная. Дорожка приводит нас к памятнику «Благодарность Франции». Период с конца Первой и до начала Второй мировой отмечен теплыми, дружественными отношениями между Белградом и Парижем. Французское посольство и сегодня располагается в огромном здании, достойном великой державы и истинного друга. Безоблачный период закончился давно, но память о нем осталась.




Еще немного, и с площадки открывается вид на речной простор. Даже серым октябрьским днем оторваться от этого вида невозможно. Внизу, под крепостным холмом желтая и мутная Сава вливается в голубой Дунай. Под свинцовым небом воды Дуная кажутся зеленоватыми, холодными и строгими. Здесь бурные и экспансивные Балканы врываются в упорядоченную и размеренную жизнь Центральной Европы.





Крепостной комплекс огромен. Невысокие ворота демонстрируют толщину стен – крепость выполняла свои функции уже в эпоху активного использования артиллерии. Сербы несколько десятилетий относительной независимости жили с занозой в самом сердце: в крепости до 1867 года стоял турецкий гарнизон. А оборонительные сооружения сербам были ой как нужны – сразу за Дунаем начиналась Австро-Венгрия. Оттуда же приходили оккупанты в 1914 и 1915 годах. Отдавая дань почтения этим поседевшим стенам, сербская армия выставила здесь почетный караул: в крепости расположился воинский музей.


Естественно, преобладают символы современной Сербии, но этим ассортимент не ограничивается. Частенько попадаются антиамериканские. Путин, изображенный на футболке, висит между Че и Гаврилом Принципом. Бросается в глаза огромное количество футбольной атрибутики. Третье место уверенно занимают символы Югославии. По всему видно, что тема распада страны все еще остра и болезненна. Особенно это чувствуется в книжном магазине, где истории распада Югославии и косовской проблеме посвящены десятки, если не сотни, изданий. И многие из них посвящены одному из самых больных вопросов - Косово: кто виноват и как вернуть этот край. И как обычно в таких случаях, много конспирологических теорий.


Возле здания Скупщины развернуто длиннющее полотнище с фотографиями сербов, погибших в 1998-2000 годах от рук УЧК (Освободительной армии Косово). Новейшая история Сербии – это болезненный и кровавый путь от империи южных славян (Никола Пашич говорил: «Сербы – маленький народ, но более великого от Константинополя до Вены нет») до сербского национального государства. Этот печальный путь омыт кровью не столько комбатантов и вождей, сколько ни во что не вмешивавшихся обывателей. Войн без жертв не бывает.



В центре города я наткнулся на один из самых впечатляющих антивоенных памятников. 23 апреля 1999 года, в период натовских бомбардировок, одна из ракет угодила в здание белградского телецентра. И сегодня это здание стоит распахнутое наружу, с обрушившимися стенами и перекрытиями. Рядом, в сквере, установлен простой гранитный камень, на котором выбиты имена, возраст и профессии погибших сотрудников телецентра, 16 человек, среди которых, к примеру, дизайнер, техник, монтер. И вопрос: «ЗАШТО?».


Попались на глаза стикеры Сербской радикальной парии с портретом ее лидера Воислава Шешеля и надписью «Победник!» («победитель»). В прошлом году его по состоянию отпустили из Гааги, где им занимался международный трибунал. Это единственный повод для партии напомнить себе, ведь на последних выборах она не дотянула и до 5 %.


Мы попали на дни Республики Сербской (это часть Боснии и Герцеговины) в Сербии. На пешеходной Теразийе возле навеса, под которым расположились гости, толпится народ, все больше люди в возрасте. Представители Республики Сербской угощают вкусным травяным чаем, вином, сыром и прочими плодами своей земли. Пожилые просто одетые белградцы буклетам и открыткам с описанием красот предпочитают маленький стаканчик винца, который сербы боснийские наливают сербам сербским. Один из таких господ берет стаканчик в руки, некоторое время молчит, потом со словами «за сербский народ!» решительно одним махом осушает его.

Судя по всему, Балканы еще не совсем успокоились, «пороховой погреб Европы» еще может рвануть, и чтобы избежать этого придется приложить немало усилий.

вторник, 22 декабря 2015 г.

Сербия. Белград

Сербия. Белград. Первые впечатления. Беженцы. История. Храмы


Белград для нас начинается у железнодорожного вокзала. Погода отвратительная: холодно, резкий ветер, время от времени начинает накрапывать дождь. Небо укутано в серую шаль. От этого все вокруг кажется серым: грязные улицы, ободранные подъезды, мрачные дома. Только здание самого вокзала радует глаз. Люди под стать окружающей среде. Не успел оставить своих барышень на десять минут, как к ним подваливают какие-то непонятные личности. Кто просит закурить, кто – денег.


Парки и скверы были заняты беженцами, стремящимися попасть в ЕС

Здесь, у вокзала, на лужайках в парках и скверах стоят десятки разнокалиберных палаток, возле которых толкутся люди. Много молодых, сильных на вид парней. Это – беженцы, наводнившие страну подобно селевому потоку. Мы застали уже финал этой истории, через две недели, когда мы вернулись в Белград, ничто не напоминало о толпах людей, стоявших биваком в центре столицы. Казалось, даже земля облегченно вздохнула, избавившись от давления тысяч ног, и трава вновь радостно зазеленела.

 

В Белграде практически нет архитектурных памятников старше начала XIX века. За два с лишним тысячелетия своей истории город сменил много имен. Он был Сингидуном кельтов и римлян. Последние распространили по всей тогдашней ойкумене моду на города, расположенные на семи холмах (375 г. н.э.). Славяне неграмотны были и считать умели только до трех, потому в шестом веке просто взяли да и разрушили античный город. Но, постепенно приобщаясь к наследию великой цивилизации, освоили счет до семи и обнаружили в месте слияния Савы и Дуная нужное количество холмов. Так появился город Алба Булгарика, позже нареченный Белградом. Через некоторое время он стал венгерским Нандорфехерваром, затем турецким «городом священной войны», Дарул-Аль-Джахадом, и, наконец, вновь Белградом. Город разрушался не менее сорока раз в ходе штурмов, обстрелов, бомбардировок.

 

Мы идем по улице Караджорджевой до Бранкова моста через Саву. На фоне серых и обшарпанных зданий возвышаются здоровенные опоры моста, украшенные портиками с колоннами, монументальные лестницы. Вскоре попадается указатель дороги к Соборной церкви, и мы уходим на подъем. Вверх ведет длинная лестница. Одолеваем ее, и вот Белград преображается. Теперь это нарядный город, в котором местные традиции смешались с восточными веяниями и европейским влиянием.


Звонница Соборной церкви

Соборная церковь св. Михаила примечательна своей высокой звонницей, издалека похожей то ли на замковую башню, то ли на минарет. У входа, в церковном дворе нашли свой последний приют выдающиеся сербы, например, Вук Караджич. Из дверей собора вываливается стайка подростков-старшеклассников, оживленные, хихикающие. И каждый, выходя, оборачивается и крестится. Внутри меня встречает церковная лавка, где продаются не только предметы церковного обихода, но и вполне светская литература. К примеру, книги о Косовском крае.

 

В самой церкви сумрачно, звучит негромкая музыка и мужской речитатив. Вдоль стен разместились мемориальные доски в честь похороненных здесь церковных иерархов и князя Михаила Обреновича.

 

Рядом с церковью находится сербская патриархия. На ступенях замечаю человека в военной форме, оживленно общающегося с человеком в длинном священническом одеянии. Судя по всему, сербская церковь и сегодня играет весомую роль в обществе.

 

Об этом свидетельствуют и грандиозные храмы, которые строятся в Белграде. Церковь святого Марка, к примеру. Ее возвели между мировыми войнами, но украшать и отделывать храм продолжают до сих пор. Величественное здание в сербско-византийском стиле горделиво возвышается над окружающим парком. Стоящая рядом церквушка РПЦ кажется домиком привратника по сравнению с этой громадиной. В церкви св. Марка покоятся король Александр и его супруга Драга, последние представители династии Обреновичей, убитые во время переворота 1903 года.


Церковь св. Марка

Церквушка РПЦ рядышком с собором св. Марка
В Белграде же находится и самая крупная православная церковь – собор святого Савы. Храм действительно огромен и напоминает константинопольскую святую Софию, но без минаретов. Серым днем кажется, что тучи цепляются за его кресты. В гулкой пустой громадине слышится тягучий напев, похоже, у сербов в церкви поют всегда. Внутри отделка только началась, но церковная лавка уже работает, предлагая, помимо прочего, различного размера макеты собора. Объявление гласит, что вырученные деньги пойдут на достройку этого храма.
Собор св. Савы и памятник Карагеоргию, предводителю первого сербского восстания 




вторник, 15 декабря 2015 г.

Сербия. Белград. Аэропорт

Сербия. Белград. Аэропорт "Никола Тесла". Air Serbia

Самолет «Аэрофлота» тяжело плюхается на посадочную полосу и катится, кажется, по заброшенному полю. Вокруг – бурая трава и ни единого признака цивилизации. От перелета остаются только воспоминания о скудном завтраке (сэндвич с курицей и пакетик сока) да озерцах где-то на границе Беларуси и Польши. В тот момент облака внизу разбежались и солнце залило их расплавленным золотом.


Сербы встречают пассажиров у выхода из телетрапа и просят предъявить паспорта. Мельком взглянув на наши документы, стражи границы с улыбкой кивают, мол, проходите. А какого-то очень смуглого господина берут в оборот. Кризис с беженцами, нахлынувшими в Белград, как раз в самом разгаре.


Мы оказались на втором этаже, в зоне вылета международных рейсов. До вылета еще около полусуток, и у нас есть возможность осмотреть город. Спускаемся вниз, на первый этаж. Здесь выдают багаж, рядом – паспортный контроль. Идем налегке, наш багаж летит транзитом в пункт назначения. Людей почти нет, быстро получаем въездные штампы и движемся дальше.


Рядом с таможней есть обменный пункт, где можно разжиться местной валютой. Курс в аэропорту – 116 динаров за 1 евро мало отличается от курса в центре города, что приятно удивляет (там, в центре, разброс был от 117 до 120 динаров). Сотрудница таможни, видя, что мы растерянно озираемся по сторонам, любезно помогает найти выход в сторону автобусной остановки. Из теплого здания выбираемся под низкое серое белградское небо и тут же ныряем в микроавтобус, чтобы согреться.


Автобус маленький (маршрут А1), рассчитан десятка на полтора пассажиров, есть стойка для багажа. Водитель сам собирает деньги – 300 динаров с каждого – и выписывает по маленькому красному квиточку. Весь путь от аэропорта до площади Славия, конечной, отнимает минут 30-40. Мы выходим у железнодорожного вокзала, а конечную остановку ищем уже практически в темноте. Площадь Славия похожа на цветок со множеством лепестков-дорог. О том, где останавливается наш А1 извещает невзрачная серая табличка, найти ее не так просто. Добрый сербский дядя Степа-полицейский показывает рукой на столбик, мимо которого я прошел уже несколько раз. Автобус чуть запаздывает (вечер, пробки!), берет нас на борт и резко стартует. Водитель несется в весь опор, машину раскачивает из стороны в сторону так, что невольно хватаешься за что придется, но в аэропорт мы прибываем по расписанию.


Входим – никакого контроля – в первый терминал, полутемный и пустой зал кажется уснувшим, окошки с названиями авиакомпаний смежили веки и дремлют. Жизнь переместилась во второй терминал, откуда идет основной поток международных рейсов. У любезной барышни из Air Serbia навожу справки о нашем рейсе, билетах и багаже. Все в порядке, остается только ждать посадки.


Между прочим, сербы, при всем своем благожелательном отношении к русским общаться с ними предпочитают на английском. Это наглядно показывает вектор развития сербского общества. Эмоции – эмоциями, но бизнес сегодня в мире делается на английском.


Поднимаемся на второй этаж, в зону вылета. Начинается ненавязчивый контроль (глянули на паспорта и посадочные талоны), в зале – тишина и немноголюдность. Столик таможни одиноко стоит и скучает. На паспортном контроле пограничник ставит штамп на мой билет, но почему-то игнорирует паспорт. Подходят супруга с ребенком, отдают свои паспорта. Сотрудник, бегло проглядев их, возвращает документы нам. Я недоуменно перелистываю свой паспорт, пограничник поднимает голову и говорит мне: «No stamps». Вопрос о причине отсутствия штампов он просто игнорирует. Впрочем, это нам нисколько не мешает при следующем общении с погранцами.


Мы вновь попадаем в зону транзита, где уже были утром. В ожидании вылета можно пошляться по магазинчикам, выпить чаю (около 200 динаров, менее двух евро). Часа за два до вылета появляется информация о гейте для нашего рейса.  Занимаем места у входа в гейт. Он представляет собой огороженный зал, попасть в который можно только перед посадкой. Занимаем места у входа, тут мягкие кресла, можно вытянуться и подремать. Через какое-то время подъезжает бригада уборщиков, они быстренько наводят порядок, и вновь тишина воцаряется вокруг. За час до вылета начинается оживление, подтягиваются пассажиры, сотрудники начинают запускать внутрь. Тут-то и происходит предполетный контроль. Все запрещенные к перевозке предметы из ручной клади изымаются безжалостно. Никакой воды, кремов и прочего подобного, все летит в урну. В зале только туалет и голые металлические кресла. Жестковато провожает Сербия.


Начинается посадка. Дождь, который полчаса назад лил, как из ведра, к этому времени стихает. Вылетаем около полуночи. Короткий разбег и плавный взлет. Командир Максимович практически не дает о себе знать до самой посадки, ее мы почти не чувствуем, настолько мягко и аккуратно экипаж сажает самолет. Между этими двумя событиями – поздний ужин. Кормят у Air Serbia не в пример «Аэрофлоту» основательно. А после стаканчика красного приятно подремать.


Тот же Максимович приветствует нас на борту и при возвращении. Он не разочаровывает нас и так же мягко доставляет вновь в Белград. Погранцы внимательно изучают паспорт, забредший к ним в будку полицейский, некоторое время листает его, потому интересуется do ли я speak English. Ухмыльнувшись, возвращает его пограничнику, который ставит в него очередной штамп о въезде в Сербию. На выезде почему-то они штампов не ставят. То ли принцип такой, то ли у меня так сложилось. Загадочна все же славянская душа.


За полчаса до вылета в Москву открывают гейт и начинается досмотр. В зале есть только жесткие кресла и кабинка для личного досмотра. Более ничего. Натоплено, а вскоре людей набивается столько, что становится весьма душно. Народ потихоньку возмущается и едва только открывают проход устремляется в прохладу телетрапа.


К счастью, все неприятные воспоминания стираются радушным отношением сотрудников Air Serbia во время перелета. Авиакомпания оставляет хорошие впечатления. Комфортно, вежливо и вкусно.



суббота, 5 декабря 2015 г.

Коломна

Коломна

Расстояние в чуть больше ста километров рязанский экспресс преодолевает всего за два часа, в течении которых можно наслаждаться видом станций, полустанков и придорожных столбов. Чарующее зрелище.


Несколько раз проверяют билеты. Приближение проверяющих легко определить по интенсивности людского потока. Хиленький ручеек проходящих мимо пассажиров разрастается до селевого потока – вдруг десятки человек на рысях проносятся через вагон. В вагон заходят трое: контролер и два охранника, один из них проходит вперед и становится у выхода, второй сопровождает контролера. А масса недообилеченных, ускользнувшая из ловушки, скапливается в тамбуре на безопасном расстоянии от контролеров, вываливается на ближайшей станции и галопом несется в те вагоны, где проверка уже закончилась. За время дороги представление повторяется несколько раз.


Прибываем. Отправляюсь на поиски гостиницы, она затерялась где-то среди небольших домиков, храмов и башен старой Коломны. Первое впечатление – живой, насыщенный ароматами воздух. Запахи спелых груш, опавшей листвы, дыма костров просто оглушают после безвкусного московского воздухозаменителя. Так пахнет детством, неторопливостью и уютом. В таком городе хорошо жить в детстве, а потом вспоминать с тоской, и время от времени возвращаться.


Гостевой домик расположился прямо на территории местного кремля. Это обычный дом, в котором сдаются комнаты. Ванная, туалет и кухня – общие. В номере стоит двуспальный диван, стол и шкаф, в котором много-много книг. И все.


Кухню украшают сувениры, привезенные хозяйкой из полутора десятков стран. К чаю прилагается грушевое варенье. В этом году уродились груши и сливы, сентябрь – разгар грибного сезона. Первый диалог, который я слышу в Коломне, - о грибах. Гостевой домик наполнен ароматом грибного бульона. И даже на железнодорожной платформе меня провожают люди с корзинками, полными крупных подосиновиков.


Коломна упоминается в летописях как пограничный пункт Рязанского княжества. Место для города было выбрано очень удачно: у впадения реки Коломенки в реку Москву, которая, в свой черед, невдалеке впадает в Оку. В сражении у стен города погиб один из сыновей Чингисхана – единственный погибший во время похода Бату чингизид. Местные власти очень гордятся тем, что Коломна стала первым объектом экспансии новорожденного Московского княжества, и уже в 1301 году отошла к Москве.


Икона Донской Богоматери издавна была одной из главных святынь города
Здесь, в московском пограничье собирались войска московского князя Дмитрия в 1380 году. Отсюда они отправились за Оку, где и состоялось сражение с войском темника Мамая.


Перед Пятницкими воротами кремля есть кусочек мощеной булыжником дороги. Он громко называется «дорогой от Руси к России». Считается, что по этому пути проезжал князь, будущий Донской, готовясь отправиться навстречу Мамаю. Именно эта дорога на Куликово поле проложила дорогу от древней Руси к современной России. Претенциозно до потери чувства меры и вкуса.


Мощеная камнем мостовая перед Пятницкими воротами
Время правления Дмитрия Донского оказалось действительно крайне важным для дальнейшего возвышения Москвы, но, как представляется, значительную роль в том сыграло ослабление Орды, раздоры и расколы, известные под именем «Великой Замятни». Увлеченно свергающие друг друга ханы не могли контролировать полностью свои вассалов в Северо-Восточной Руси. Князья как до, так и после Куликовского сражения платили дань и ездили в Орду за ярлыками на княжение. А вот закрепление права на великокняжеский престол во Владимире, изменение принципа наследования – передача своих владений сыну, фактическое и юридическое признание соседними князьями верховенства Москвы – это и были составные части дальнейшего укрепления московской гегемонии. 


Только тротуарная плитка и провода напоминают о сегодняшнем дне 

Коломенский кремль представляется мне младшим братом кремля нижегородского, между ними разница в полтора-два десятка лет. За свою историю он успел послужить оборонительным сооружением, местом заточения, каменоломней. К сегодняшнему дню уцелели семь башен и несколько участков стены. Самая известная из башен – Маринкина, где, по преданию, после казни ее трехлетнего сына была заточена и умерла (или просто таинственным образом исчезла) Марина Мнишек, коронованная русская царица. Ее судьба так и осталась загадкой для историков – доподлинно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах она умерла, где была (и была ли) похоронена.


Маринкина башня
Любопытна кладка – красный кирпич составляет наружную оболочку, внутри которой уложен – для придания дополнительной прочности – белый камень. У Маринкиной башни обрубок стены печально смотрит на мир, кажется, из него сочатся наружу слезы.







Кремль начали растаскивать по камешкам еще несколько веков назад. На территории ставшей ненужной крепости постепенно расползались мещанские домишки и купеческие особнячки. Наиболее презентабельные сегодня отремонтированы, сверкают свежей краской и радуют прихотливостью деревянной резьбы. Но кремль не стал законсервированным памятником под стеклом. Жизнь идет своим чередом, оживляя древние камни. Местами получается забавно, когда к кремлевской башне практически примыкает деревянный забор, поставленный как раз на месте крепостной стены


Башня и покосившийся забор. История любит иронию
Территория кремля издалека кажется заросшей куполами и колокольнями. Даже большевикам не удалось выкорчевать этот лес. Сегодня здесь расположились два женских монастыря, они обнесены стенами, по углам которых возвышаются башенки, напоминающие то ли башни московского кремля, то ли минареты. Церкви коломенского кремля переживали периоды подъема, расцвета и упадка. В одной из них сочетался браком князь Московский Дмитрий (ставший потом Донским).
Воскресенская церковь
Правнучка этой Воскресенской церкви (первоначально деревянные храмы не сохранились, но регулярно возобновлялись на тех же местах) при советах стала спортивным залом. Древнейшая из сохранившихся, церковь Николы Гостиного, построенная в 1501 году, успела побывать пересыльным пунктом и спортивной школой.

Церковь Николы Гостиного
В свое время для купцов («гостей») проводились в ней богослужения во внеурочное время, раньше, чем в других церквях – чтобы «гости» успели вкусить духовного, прежде чем приступить к торгу и прочим земным делам. Один из монастырей после 1917-го стал общежитием для тюремщиков, в другом собирались открыть концентрационный лагерь. Маленькая Успенская церковь, поставленная в год взятия Казани, была приспособлена под тюремный клуб. Большевики умели приспособить обстоятельства под свои нужды. Судьба большинства священников и монахинь оказалась печальной: в конце 20-х – начале 30-х многих сослали за религиозную пропаганду. К 1937 году они успели отбыть ссылку и вернуться, аккурат к новому аресту и новому приговору, практически всегда – расстрельному.



Крестовоздвиженская церковь

Маленькая Успенская церковь, бывший тюремный клуб

Колокольня Брусенского монастыря


Брусенский монастырь


У Пятницких ворот есть ряд любопытных музеев. Кстати, над самими воротами висит икона, и многие проходящие останавливаются, крестятся (еще в середине XIX века один из первых краеведов Иванчин-Писарев сообщал, что «коломляне искони особо усердствовали святой Параскеве»). Параскева Пятница считалась покровительницей торговли. А какая ж торговля без денег! Вот и устроили у Пятницких ворот музей денег. Точнее, здесь местная история показана через монеты, найденные в Коломне и ее окрестностях. Собственно, сам музей основан местным коллекционером Михаилом Амосовым, который сам же и копается в земле в поисках новых интересных находок. Оставим в стороне вопрос законности, научной ценности и целесообразности подобных раскопок. Экспозиция любопытная, представлены домонгольские меры стоимости: ракушки каури, весовые гривны и арабские дирхемы. По словам экскурсовода, ракушки доходили и до этих земель. Много ордынских монет.


Особый интерес вызывает удельный период. Некоторые вещи просто уникальны, например, ордынские монеты с надчеканами, в которых хозяин музея видит единорога, титул «малик» или славянскую литеру «Д». Или коломенское пуло (мелкая медная монета), на одной стороне которого изображена птица с поднятыми крыльями, а на обороте – подобие арабской надписи (для резчика монетного штемпеля непонятные буквы могли казаться просто орнаментом). Интересный экспонат - коломенская деньга. По утверждению сотрудников - одна из первых московских монет, чеканившихся без ссылок на подчиненность Орде. Вопрос относительно «деньги коломенской» в науке спорный, имевшиеся в распоряжении исследователей немногочисленные экземпляры наводили на мысль о подделке. А здесь, в маленьком музее – сразу несколько подобных артефактов. И ничего не слышно об интересе в ним ученых (мне попалась только книжица самого Михаила Амосова). Из интересного еще стоит упомянуть серебряную проволоку с насечками, по которым оделяли заготовки будущих монет-чешуек, и штемпели, которыми их чеканили.


Здесь есть и вкусные музеи, например, музей калача и лавка, где их можно приобрести; музей пастилы. Чтобы полностью осмотреть город, нужно не меньше двух дней. Правда, не хватает навигации и информации о самих памятниках. Но и просто прогуляться по улочкам старого города, особенно теплым и солнечным осенним днем – это сплошное удовольствие.



воскресенье, 8 ноября 2015 г.

Москва, монастыри и мигалки

Москва, монастыри и мигалки.


На этот раз у меня есть четыре часа, которые нужно убить. В прошлый раз на меня большое впечатление произвел Новодевичий монастырь. Потому и отправляюсь на прогулку по его собратьям.

 

Сначала – Донской. Первое разочарование: снаружи он представляет собой лишь грязноватое подобие Новодевичьего. Те же ажурные башенки по стенам, но даже в чудесное солнечное утро они выглядят угрюмыми. Возможно, виной тому отсутствие хорошей перспективы. А может все дело в том, что там внутри идут активные ремонтные работы, и аура строительной пыли превращает монастырь в серое и унылое место. Да, верно – именно серым и бесцветным он мне показался. На территории самого монастыря свободно пройти можно было только в некрополь. В этом городе мертвых поселились многие знатные и выдающиеся люди имперского периода. На многих памятниках буквы стерты так, что надписи читаются едва-едва. Натыкаюсь на могилу Солженицына. Я как раз читаю «Москву 2042» Войновича, поэтому взглянул на Александра Исаевича немного другими глазами. Вспоминаются времена, когда имя Солженицына произносилось чуть ли не с трепетом, а его роль символа морального обновления страны не ставилась под сомнение.

 

От Донского отправляюсь к Данилову монастырю. Названия улиц – Серпуховский вал, Даниловский вал – отсылают к тем временам, когда здесь проходила граница Москвы, и даже дальше вглубь времен, когда монастыри составляли часть оборонительного пояса города. Кстати, это очень любопытная деталь, монастырь – как элемент оборонительной системы. Стены нужны монастырю, чтобы защищать его обитателей от мирских соблазнов и грехов. А стены московского монастыря – еще и защита для «святой Руси» от врагов-иноверцев. Не случайно пояс из монастырей формируется в XV-XVI веках, когда  концепция «Москва – третий Рим» прочно обосновалась в государственной и церковной картине мира. Так что на монастыри возлагалась двойная функция – отбивать чужеземцев и их идеи, которые окружали «святую Русь» и угрожали ее стабильности. Отгородившаяся от мира таким двойным щитом Москва чувствовала себя в большей безопасности. Возможно, именно поэтому здешние власти то и дело прибегают к политике «осажденной крепости», когда ощущают угрозу для себя. Генетическая память. И может поэтому русский человек каждый раз, когда ему представляется возможность выйти в широкий мир, испуганно щурится, переминается с ноги на ногу и с готовностью возвращается обратно, в привычную «осажденную» нору. Там «русскiй миръ», там Русью пахнет (этот запах очень хорошо описал Шингарев).

 

Данилов монастырь выглядит более сурово. Белые стены с бойницами и приземистые башни под шатровой крышей, кажется, окружают замок или дворец. Здесь располагается резиденция главы РПЦ, она отделена от остальной территории, и так просто туда не подойти. Во дворе монастыря обнаруживаю забавную парочку в гимнастерках и брюках с лампасами. Эта «казачья охрана», по-моему - просто способ занять бездельников в отставке, которым не хватило мест в супермаркетах или офисных центрах.

 

Оставшееся время коротаю у скверика на перекрестке Воздвиженки, Никитского бульвара и Нового Арбата. От Войновича постоянно отвлекает вой сирен, протяжные звуки наполняют воздух и создают ощущение тревоги задолго до того, как появляется авто, несущее тело очередной Чрезвычайно Могущественной Особы. Гаишники, дежурящие на перекрестке, нужны только для того, чтобы перекрывать движение. Молодой человек в форме отчаянно свистит и машет своей волшебной палочкой, останавливая поток машин. Он бежит в сторону самых непослушных, готовый грудью встать на их пути. И вот перекресток полностью замирает. Хозяева крутых тачек и номеров наконец смиряются. Слышен нарастающий гул. С воем проносятся машины сопровождения, за которыми следует черный лимузин со штандартом на капоте. Кортеж пропадает из виду, а парализованные транспортные потоки послушно стоят, ожидая взмаха жезла, который позволит им вновь жить обычной жизнью.

воскресенье, 1 ноября 2015 г.

Жемчужниково

Жемчужниково, Липецкая область. В поисках корней.



Прошло уже почти семьдесят лет с тех пор, как моя бабуся уехала из родной деревни. Далеко и навсегда. Из ее рассказов я помню смутно только какие-то детали: детство без особых радостей, как во время войны на пару дней пришли немцы, как тяжело и голодно было в те годы. Да еще остались в памяти названия – Тербуны, Колодезь, Долгоруково. Никогда не думал, что осяду надолго недалеко от этих мест.

Меня давно подмывало съездить на родину предков. Но все время было недосуг, да и просто так не добраться – транспорт туда не ходит. До меня доходили слухи, что деревня пришла в упадок, что там почти никого не осталось. Само ее название расплывалось и таяло. Жемчуги, Жемчужная, Жемчужниково – я встречал разные варианты. В наш век интернетизации всего и вся единственное, что от нее осталось – это пятнышко на картах самого большого масштаба. Гугл даже не посчитал нужным подписать эту кляксу. Википедия сообщает, что в 2010 году перепись нашла там 9 обитателей.

Чуть больше сотни километров преодолеваем за два часа. Мы едем через село Конь-Колодезь, здесь проходит бесплатный дублер М4. Огромное количество переходов, «лежачих полицейских», светофоров и постоянное ограничение скорости тридцатью километрами, кажется, устроены не для удобства местных жителей, а для того, чтобы заставить водителя сто раз пожалеть, что не поехал по платному участку и убедить не повторять свою ошибку в будущем.

Неспешное продвижение позволяет рассмотреть само село. Конь-Колодезь появился около трех с половиной веков тому назад, стела с фигурой загадочного коня (никто толком не знает, человек ли, животное ли, явление ли природы – стремительная вода речушки – увековечено в названии) красуется у трассы. Интересна церковь Иоанна Богослова 1835 года постройки.

У Хлевного повернули в сторону Дона. Дорога, на удивление качественная и оживленная, извивается среди холмов. Любопытна Казанская церковь на окраине села Каменка. Построена она была в 1825 году, с тех пор обветшала. Недавно ее начали восстанавливать. Барабан купола, как шея в корсет, одет в леса, а сам купол огромной свежевыкрашенной синей луковицей с золотыми звездами величественно восседает сверху. В воскресенье работы не ведутся, одинокая бетономешалка дремлет на страже у мрачных пустых проемов в стене.

За селом Яковлево свернули вправо. Безлюдная дорога вывела нас к Дуброво, здесь мы распрощались с асфальтом, и двинулись по грунтовке. Ее покрытие – технологически выверенная смесь песка, пыли, камней и колдобин – полностью соответствовало вековым традициям. Подбираемся к Юрасовке, огибаем ее и прудик, вдали виднеются несколько крыш. Полагаю, это и есть наша цель. Местные жители подтверждают, да, это Жемчуги. Ныряем с холма вниз, поднимаемся наверх и теряем наш ориентир. Плетемся через поле почти наощупь. Немного поплутав, проезжаем мимо терновника, выстроившегося плотной шеренгой у небольшого лесочка. Мелкие сладкие, терпковатые ягоды превращают его в сизое облачко, приютившееся у самой земли. Это и есть въезд в деревню, которую я искал.

Останавливаемся у первого домика. На нем висит большая жестяная вывеска, возвещающая о том, что в 1861 году здесь была усадьба Владимира Михайловича Жемчужникова, одного из соавторов знаменитого Козьмы Пруткова. От фамилии помещика и пошло необычное название. Кстати, чуть севернее есть еще одна деревня, но уже Жемчужникова. Разница всего в одну букву, а здесь она может завести совершенно не туда, куда надо.


Дом, на котором висит табличка, выглядит заброшенным. Окна затянуты пленкой, трава по пояс, тропинка, ведущая вокруг дома, теряется в зарослях упругого и цепкого американского клена. Никого. Оглядываю улицу – несколько домов. Вот и вся деревня. Ни единого признака жизни. На мгновение становится не по себе. Обычно в таких полузабытых местах появление нового человека – это повод полюбопытствовать. А здесь никакого движения.

Далекое блеяние козы говорит, что деревенька все же обитаема. Отправляюсь на разведку. На крыльце крайнего дома обнаруживаю старушку, неспешно копошащуюся по хозяйству. Окликаю, она смотрит на меня с недоверчивым интересом. Разговорились. Лидии Ивановне уже семьдесят семь. Ее мужу – восемьдесят. Сейчас в Жемчугах осталось три человека, она сама и «два брата алкоголика». Если бы я приехал на неделю раньше, застал бы четверых обитателей. А так мужа Лидии Ивановны дочка уже забрала жить к себе. Тяжело становится по хозяйству управляться, возраст. Она и сама собирается перебраться к дочери. Улья уже продала, часть земли сдает. Вот только коза и держит.

Вспоминает, что когда-то в деревне было 46 дворов, около двухсот жителей. В конце войны, рассказывает, свирепствовал голод. Крапиву съели. Лебеду съели. Ходили босиком по убранному картофельному полю, месили грязь. Нет-нет, да и попадалась между пальцев мелкая, с горох, картофелина. А то бегали к деду «моряку». Он разрешал залезать на тополя, которые стояли рядом с его домом, собирать яйца грачей. Так и выживали.

«Моряк» - это мой прадед. Почему его так прозвали – неведомо. Никого из родственников не осталось, а дом, в котором жила его семья, «моряки», до сих пор стоит. Лидия Ивановна показывает его – вон, за оврагом. На отшибе. Спускаемся по тропинке. Здесь стоит колодец, который вырыли местные власти. Между прочим, на улице – телефон-автомат. Трогательная забота.



Дом переходит от владельца к владельцу. Недавно его купили, чтобы использовать под дачу. Приземистый, как будто придавленный грузом лет и забот, он больше походит на сарай. Справа виднеется сеновал, слева зарастают травой полуразвалившиеся саночки. Грустное зрелище, как и вся деревенька. Не остается даже стариков – кто перебирается к детям, к умирает.

На обратном пути проезжаем мимо кладбища в Дуброво, здесь хоронили и жителей Жемчужниково. Территория основательно заросла. Видно, что ее пытаются расчистить. Едва заметными холмиками видны старые могилы, могильные камни вросли в землю, надписи стерлись. Кое-где на каменных плитах угадываются кресты. Где-то здесь должна быть и могила прадеда. Становится грустно – так от нас уходит наша история.