Москва

13 сентября

Поезд приходит на Казанский вокзал. Народ ломится в здание вокзала, куда ведут всего два входа. Рамка и лента для багажа замедляют движение до скорости страдающей артритом черепахи. Люди скапливаются у входа, нервничают, пытаются пролезть через толпу. У рамок стоят откормленные мордовороты с наушниками в ушах. В чем их смысл – никак не могу понять. Унизительность и бессмысленность этой процедуры раздражают. Лица окружающих кажутся позаимствованы у героев офортов Гойи. Хочу побыстрее сдать чемодан в камеру хранения и выбраться на воздух.

К моему стыду, за столько раз в Москве я ее практически не видел. Стандартный набор – Кремль да Красная площадь. И все. Начинаю исправляться. В прошлый раз я окультуривался в Коломенском. Сейчас выдвигаюсь в сторону Новодевичьего монастыря.

Переходы-переходы-переходы, эскалаторы-лестницы. Наконец-то выход. Монастырь такой нарядный в обрамлении стен и ажурных башенок. Внутри могилы многих известных людей. Денис Васильевич Давыдов смотрит куда-то вдаль. Храмы XVI столетия производят впечатление своей суровостью и монументальностью. А церкви XVII века, особенно второй его половины, жизнерадостны и немного кокетливы. Замечательный вид на монастырь открывается со стороны пруда.

 

 

Следующий пункт в моей программе – храмы Кремля. Беру билеты в кассе, рюкзак приходится сдать в камеру хранения. Внутри самого Кремля для туристов огорожена определенная площадь. При попытках выйти за ее пределы раздается свисток надзирающего. Кремлевские храмы, конечно, интересны. Любопытно наблюдать, как эволюционировали культовые здания РПЦ: основательность и внешний аскетизм компенсировались богатством декора внутреннего – это века до XVI включительно. Потом наступило время, когда человек вырвался из ограниченного мирка, радостно познавал окружающий мир, был уверен в прогрессе и развитии. Здания становятся нарядными, легкими, иногда даже легкомысленными. Это XVII-XVIII века, время барокко и рококо. В XIX столетии приходит период стандартизации, храмы возводятся, чаще всего, по типовым проектам. А в XXI столетии наступает эпоха церковных лавок, которые, вероятно, являются высшим достижением духа в РПЦ и РЖД.

 

 

В полдень на площади устраивают развод конного караула, участники этого действа с конями уже разминаются поблизости. Зрители толпой валят, чтобы занять места. А мне пора уходить. Я не любитель разводов.

Пользуясь моментом, можно почти беспрепятственно осмотреть прочие интересности. Царь-колокол и царь-пушка – примеры бездумной траты ресурсов в погоне за стремлением быть первым.

Доезжаю до Чистых прудов, оттуда пешком добираюсь до Казанского. И снова поезд. Заключительный переезд проходит без происшествий. Последние пять минут тянутся особенно медленно. Вываливаюсь на перрон. Немного грустно. Впереди – радостные встречи, постпоездочная ломка и поиски нового маршрута.

Тобольск-Тюмень-Москва

Тобольск - Тюмень - Москва. Сад Ермака. Дунин-Горкавич. Музей исследования Сибири. Сервис для идиотов. Суровые вахтовики.

Заключительный день в Тобольске (точнее, пару часов, в полдень уже нужно освободить номер) начал с прогулки в саду Ермака. Это небольшой парк на соседнем с кремлем мысу. Здесь еще в 1839 году был установлен памяный знак в честь атамана. Серый монумент на фоне мрачного серого неба. Естественное сочетание цветов николаевской эпохи. Зато отсюда открывается великолепный вид на кремль и нижний город.

Памятный знак в честь Ермака

Недалеко от гостиницы нахожу музей, посвященный исследованию Сибири. Он располагается в одном из зданий бывшей усадьбы лесовода, исследователя Сибири и краеведа Александра Дунина-Горкавича. В 1923 году советская власть муниципализировала весь жилой фонд (попросту – отобрала жилье у хозяев), а потом позволила известному ученому выкупить у нее один лишь флигель из всей усадьбы. Там Дунин-Горкавич и доживал свой век.

Музей оказался настоящим открытием. Теплая атмосфера, радушный и гостеприимный коллектив. Я был единственным посетителем, тем более прибыл издалека. Сотрудники были готовы ответить на любой вопрос. Я получил массу удовольствия от общения с умными и интересными людьми.

Здесь есть зал, посвященный археологии края. То, что выпало из внимания музея в кремле, я смог найти в этой экспозиции, особое внимание уделено именно дорусским культурам, есть интересные материалы об Искере и Сибирском ханстве. Кучум предстает храбрым воином и мудрым государем, а не просто средством для возвеличивания Ермака.

В музее были еще две выставки: о советском детстве и советских детях, а также фотографий и открыток начала прошлого века.

Начал с советского детства. Да, приятно вспомнить былое. Да, все тогда было интересным и хотелось узнать мир вокруг. Хотя, я так и остался слегка постаревшим, но таким же любопытным мальчишкой. Да, тогда я был маленьким, а деревья были большими. Но и только. Не могу понять моды на советское, а тем более желания вернуться туда. Ни за что.

Выставка фотографий произвела гораздо большее впечатление. В который раз убеждаешься, что лица у людей того времени были другими. Практически нет пустых, ничего не выражающих глаз. И как все изменилось за пару десятков лет. Достаточно посмотреть на марки советских стандартов 20-30х годов - какие рожи. А ведь изображение на такой массово используемой вещи, как марка, должно было отображать некий усредненный, наиболее частотный и узнаваемый тип. Между прочим, пересылка открыток в начале XX века обходилась всего в три копейки.

Достоевский бывал в Тобольске в качестве этапируемого каторжника. Памятник писателю на фоне Петропавловской церкви. Кандалы, церковь и памятник - триада российских писателей.

Мне пора возвращаться в гостиницу и собираться на вокзал. Сдаю ключи от номера и отправляюсь на остановку.

В автобусе подходит контролер, суровая бабуля с седыми волосами, затянутыми в пучок на затылке. Она напоминает мне о необходимости оплатить еще и провоз багажа. Нигде еще с меня так не хотели стрясти деньги за багаж, как в Тюменской области. Чуть позже в автобус заходит дама, которая в коробке везет что-то из не очень габаритной бытовой техники. Суровая бабуля достает рулетку и обмеряет упаковку, потом выносит вердикт – коробка не превышает установленных норм, посему багажом может не считаться. И милостиво разрешает ее перевозку не оплачивать.

Тем временем автобус на всех парах идет к железнодорожному вокзалу, оставляя за кормой знак «Тобольск – жемчужина Сибири». И я впервые согласен с таким претенциозным заявлением. Тихий и уютный, но очень интересный город. С удовольствием вернусь, если представится возможность.

На вокзале сдаю чемодан в камеру хранения. Камера – автомат, но мне управляться с ней не доверяют. Мне приходится отыскать помощника дежурного по вокзалу, чтобы та дала команду прикамерной церберше. Вдвоем они записывают в специальную книжицу серию и номер паспорта, номер билета (!), только после этого мне позволяют запихнуть чемодан в ячейку. Помощница дежурного все манипуляции с кнопками проделывает сама. Мол, были случаи, вы тут напутаете, а нам исправлять. Чувствую себя идиотом. Но сидеть с чемоданом три часа в зале ожидания – еще худшая пытка.

Отправляюсь бродить по окрестностям. Недалеко от вокзала расположен микрорайон Менделеево, рядом с которым раскинулось живописное болотце. Любуюсь торчащими из воды корягами, плавающими пластиковыми бутылками и лавирующими между тем и другим утками.

Отыскиваю местечко повыше и посуше, углубляюсь в лес. Запах прелых листьев и грибов. Желтеющие березы. Рядом на дереве возится сойка. Это вечно и жизнеутверждающе. Хочется верить, что добро обязательно победит, несмотря на идиотские правила и привычки железной дороги.

Но все хорошее быстро заканчивается. Возвращаюсь на станцию, мне вновь дают почувствовать себя неполноценным имбецилом, неспособным без посторонней помощи извлечь чемодан из ячейки. Поезд прибывает на пятнадцать минут раньше расписания. Он идет из Нижневартовска в Уфу. В вагоне преобладают вахтовики и вахтовички. Нехитрые развлечения – поспать, выпить, потрындеть. Суровые мужики надираются в стельку, а затем делятся содержимым своего внутреннего мира с вагоном, доводя проводницу, вынужденную это все подтирать, до белого каления. Исконно-посконная, мечта патриота.

Любая мелочь способна привлечь их внимание, внести хоть какое-то разнообразие в унылую тягомотину поездного бытия. Весь вагон наблюдает, как охрана поезда разводит на деньги одну из компаний вахтовиков. Те оставили на столе початую бутылку коньяку, охрана намеревается содрать денег как бы за распитие в общественном месте. У штрафуемого (он отдувается за всю компанию) не возникает даже  малейшего сомнения в праве человека в униформе обирать. Вся досада изливается на собутыльников. Инцидент исчерпан. Все возвращаются к привычным занятиям и напиткам.

Четыре часа в вагоне тянутся бесконечно. Тюмень, пересадка. В купе поезда со мной едет заслуженный железнодорожник. Бабуся сорок один год отдала железной дороге, она сегодня – живая достопримечательность. В свои 83 года она активно путешествует по родственникам, разбросанным по всей России, благо проезд бесплатный – все оплачивает РЖД. Трезвые, рациональные и ироничные суждения о себе и о мире. Правда, ее умение говорить без умолку через несколько часов общения начинает тяготить. Но зато после Казани я уже один в купе до самой Москвы.

Постчайникум. Тобольск. День второй

Постчайникум. Тобольск. День второй. Чувашский мыс.  Паломник из Донбасса. Дворец наместника. Нижний город. Иртыш. Завальное кладбище. Аллея жен декабристов.

Следующий день, как и положено, начинается с завтрака. «Шведский стол» напоминает о временах, когда шведы жили в качестве военнопленных.

На улице мрачно и сыро, чуть выше ноля. Вдоль кремлевских стен выхожу на край Троицкого мыса. Ветер с Иртыша с силой швыряет в лицо мелкие капли дождя. У подножия мыса раскинулся нижний город. Среди небольших домиков выделяются шесть православных церквей, костел и мечеть. Вдали виднеется Чувашский мыс, тобольское предместье Потчеваш.

Вдали виднеется Чувашский мыс

В октябре 1582 года здесь произошла решающая битва между защитниками Сибирского царства и казаками Ермака. После победы отряд Ермака занял находившуюся неподалеку столицу Искер, от которой сегодня не осталось ничего. Оценка похода Ермака неоднозначна. Вот, к примеру, цитата из сочинения одного из тобольских краеведов: «И все эти богатства были дарованы нам горсткой бесстрашных казаков под предводительством Ермака после боя в предместье Потчеваш… Мы можем смело сказать, что за все природные ресурсы, поступающие из Сибири, жители планеты обязаны Тобольску». Можно подумать, сибирские татары сами не смогли бы продавать пушнину, нефть или газ. Среди сибирских татар встречаются оценки отряда Ермака как «бандформирования». Такое отношение неудивительно, нельзя же ожидать, чтобы ацтеки восторгались Кортесом, а инки - Писарро, какие бы богатства те ни открыли испанскому королю.

Ко мне подходит худой загоревший седобородый человек в кожаной куртке и интересуется, как пройти к бывшему губернаторскому дворцу, где в свое время обитал экс-самодержец всероссийский. Разговорились. Он назвался паломником из Донецка. Ему уже за шестьдесят, бывший водитель-дальнобойщик. Сейчас ездит автостопом по святым местам. Спрашиваю, как там, в Донецке? Он рассказывает, что порушили меньше, чем в Луганске. Что местные, в основном, сидят по домам либо уезжают, кто куда может, чаще на восток. Что в составе «ополченцев» преобладают люди из России: Кузбасс, Питер, Москва, Поволжье, много всевозможнейших «казаков». Что оружие идет из России, а «ополченцы» приписывают себе успехи в обеспечении себя оружием и боевой техникой. Временами он начинает выдавать штампы: «хунта», «фашисты». Сходимся с ним на том, что ни он за время своих паломнических поездок по Украине, ни я ни разу не сталкивались с притеснением русских или русскоязычных. А уж о каком-то «геноциде» не может и речи идти. Он соглашается, но тут же снова: Киев не желает «слышать Донбасс». Он обещает помолиться за мир. Расстаемся. Тема Украины вольно или невольно еще не один раз всплывает в общении с местными жителями. Оголтелых «крымнашев» я не встретил. Да, многие относятся к Украине с недоверием, но и к своему телевидению настроены достаточно скептически.

Дождь усиливается, и я тороплюсь во дворец наместника. Сегодня здесь музей. Интересный, но избалованный вниманием: все приезжие идут сюда в первую очередь. Билет обходится в 200 рублей, со мной общаются холодно и равнодушно – всего лишь еще один посетитель. Первый этаж посвящен истории здешних краев сразу после завоевания. Одной из основных функций местных воевод в XVII веке был сбор ясака. Населению покоренной территории регулярно напоминали о том, что центру нужна пушнина. Татар заставляли клясться в верности царю и ясаку на Коране, хантов – на медвежьей шкуре. А чтобы процесс присоединения к Москве шел добровольнее, брали заложников. Но и помогали местным народам – отправляли вооруженные отряды, дабы надежнее упаковать и погрузить ясак. Ясак – это дань с аборигенов за право платить налоги московскому царю. Что-то подобное было в 90-х прошлого столетия, когда братки настойчиво уговаривали еще необъясаченных предпринимателей добровольно делиться выручкой. За ясак предлагали «государево жалованье» - бусы, тряпочки и прочие товары народного потребления, которые белый человек той эпохи готов был поставлять дикарям. В Тобольске силами пленных шведов было построено специальное здания для хранения собранных податей – Рентерея.

Дворец наместника

Интересно, что с началом Северной войны здесь, в глубоком тылу, был открыт оружейный завод, которому был поставлен план – 5-6 тысяч ружей ежегодно. Такая плановая экономика периода зарождения капитализма. Делать сказку былью должны были тульские мастера, так в городе появилась улица Туляцкая.

Большая экспозиция посвящена местному уроженцу Дмитрию Ивановичу Менделееву. Здесь он родился, учился, отсюда отправился навстречу своей всемирной славе. Сегодня в Тобольске есть и памятник знаменитому земляку, и микрорайон его имени.

Д.И. Менделеев

Выхожу на улицу. Дождь закончился, холодно. Лишь временами в просветах облаков показывается солнце, и тогда все вокруг наполняется осенними красками. Потом вновь наползают тучи, мир мрачнеет, из переулков лезет непролазная грязь, сырость и ветер. По брусчатке спускаюсь к Рентерее. Дорога идет меж двух стен, которые постепенно растут, и вот уже кажется, что ты попал в средневековый замок.

Спуск к Рентерее и воротам

Рентерея (Шведская палата) и Прямской взвоз

Далее идет Прямской взвоз, длинная и основательная деревянная лестница. Внизу, у подножия Троицкого мыса раньше селилась местная элита. Здесь чуть ли не каждый дом имеет свою, подчас очень даже интересную, историю и может претендовать на статус памятника.

О ссыльных поляках, борцах за свободу своей родины напоминает костел, возведенный в 1907 году. Сегодня службы в нем идут только по воскресеньям или праздникам. В остальное время он используется как зал органной музыки.

Тобольский костел

Напротив него располагается гимназия, где в свое время учился Д.Менделеев, а преподавал П.Ершов, автор «Конька-горбунка». Интересно, что и автор школьного бестселлера, «Четрыхзначных математических таблиц», В.Брадис числится среди выпускников этого учебного заведения. Сколько же известных людей связано с этим небольшим городком. Впрочем, статусу столицы Сибири нужно было соответствовать. А перенос губернского центра в Тюмень уберег Тобольск от массовой застройки исторического центра безликими уродцами.

Бывшая гимназия, ныне - истфак педакадемии

Хотя утрачено многое. И в советский период, когда рушили целенаправленно, и в постсоветский, когда просто перестали поддерживать в должном состоянии. И среди нарядных деревянных домиков или кирпичных особнячков нет-нет да и натолкнешься на сплошные руины.

Панорама нижнего города

Такие руины нередко можно встретить в нижнем городе

Из шести православных церквей в этой части города только в одном храме завершены реставрационные работы, в одном они близятся к окончанию, а остальные еще только предстоит привести в порядок. И если в них нет надобности как в сооружениях культа, о чем мне говорили местные историки, то как замечательные памятники барокко они обязательно должны быть сохранены.

Первой мне попадается церковь Михаила Архангела. Как указывает надпись, ее строительство началось в 1745 г. «за благословением пресвященного втораго Антония, митрополита тобольского и сибирского». Этот храм использовался жившей поблизости элитой. Здесь, в частности, отпевали жену А.Радищева, умершую во время их пребывания в Тобольске в 1797 г. Сегодня в церкви идут реставрационные работы.

Церковь Михаила Архангела

Церковь Андрея Первозванного стоит в бывшей казачьей слободе. Казаки были поселены здесь в начале XVII века для охраны «государевых амбаров». В 1741 году начали возводить этот чудесный памятник барокко.

Андреевская церковь

Чуть дальше, на углу улиц Мира и Дзержинского натыкаюсь на развалины, явно принадлежащие храму, выполненному в стиле барокко. Это церковь Параскевы Пятницы, построенная в 1754-1770 годах. Сегодня она в ужасном состоянии, и будет очень жаль, если ее не успеют спасти.

Остатки церкви Параскевы Пятницы

С Крестовоздвиженской церковью связана история о том, как купцы Медведевы пожертвовали для ее возведения насыпанный ими на берегу мелкой речушки искусственный холм, на котором собирались поострить себе дом. В 50-х годах прошлого века с колокольни попытались сорвать крест. Трос лопнул и убил тракториста, а крест лишь слегка погнулся, но устоял. Больше желающих повторить попытку не нашлось.

Крестовоздвиженская церковь с характерным погнутым крестом на колокольне

Недалеко от нее стоит мечеть, построенная в бывшей татарской слободе. Это, кстати, очень распространенная для Сибири ситуация, когда православный и мусульманский храмы стоят рядышком, нисколько не мешая друг другу. Существует легенда, что купец Айтмухаметов деньги на постройку мечети выручил от продажи золотого казана, который он обнаружил у местных охотников-хантов в тайге.

Мечеть в татарской слободе

Завершаю осмотр нижнего города церковью Захария и Елизаветы. Это один из самых ярких памятников сибирского барокко.

Церковь Захария и Елизаветы

Особняк купца Корнилова построен в середине XIX века

В губернаторском дворце восемь месяцев в ссылке провела семья бывшего самодержца всероссийского Николая II. Отсюда отправились в Екатеринбург навстречу ипатьевскому подвалу

Возвращаюсь к кремлю, поднимаюсь по ступеням лестницы и вновь оказываюсь на Соборной площади. Пора обедать. Иду в кафе, где меня потчевали накануне. Мои вчерашние знакомцы, повар тетя Наташа и бармен-администратор, курят у дверей. Улыбаются мне, как старому знакомому. В зале уже есть пара посетителей. Чуть позже появляются двое мужиков сурового вида, которые начинают допытывать официантку, девицу явно школьного вида, что же такое жульен. Девушка растеряна. Ей на выручку спешит бармен-администратор с посудой, в которой этот таинственный зверь готовится. Выслушав его объяснения и с тоской глядя на размер тары для жульена, мужики справляются о наличии пельменей. К обоюдной радости, это добро имеется. Все облегченно выдыхают и расслабляются.

Далее мой путь лежит в сторону Завального кладбища. Но сначала сворачиваю в сквер Победы, а затем через пустырь пробираюсь на высокий иртышский берег. Вид отсюда, с высокого правого берега, открывается захватывающий. В паре десятков метров от меня обосновалась компания, ведущая бескомпромиссную борьбу с «зеленым змием». Чтобы не мешать им, пытаюсь пробраться подальше. Тропинки нет, только трава по пояс, приходится двигаться аккуратно, балансируя между краем обрыва и ближайшим забором. Получив порцию острых ощущений, возвращаюсь обратно в сквер Победы. Потом еще долго отдираю приставший репейник.

Широкие иртышские просторы

Вдоль высокого берега Иртыш стремится к встрече с Обью и Ледовитым океаном

На Завальном кладбище стоит церковь Семи Отроков Эфесских. Само кладбище начали использовать с 1772 года, сперва здесь хоронили умерших во время эпидемии чумы. Место специально было выбрано за городской чертой, у деревни Завальная, которая имела дурную репутацию у горожан. Там селились бывшие каторжники и ссыльные, извозчики соглашались отправляться в деревню только за дополнительную, и немалую, плату.

Церковь Семи Отроков Эфесских

Церковь построили быстро, за 1775-1776 годы. Постепенно кладбище превратилось в основное городское. Рядом с церковью погребены наиболее известные обитатели Тобольска. К примеру, здесь похоронен декабрист Вильгельм Кюхельбекер, друг Пушкина по Лицею. Рядом надгробный памятник на могиле декабриста Александра Муравьева и его дочери, прожившей всего два с половиной года.

Могила В.Кюхельбекера

Надгробный памятник на могиле А.Муравьева и его дочери

Тут же стоит памятник украинскому поэту-революционеру Павлу Грабовскому. В памяти всплывает почти забытое: «Я не співець чудовної природи…» Хотя лично мне больше понравилось у него другое: «Рідна мова на чужині ще милішою стає». И неважно, о какой мове идет речь. Это верно по отношению и к эллину, и к иудею. Перед ностальгией все равны. Сын Павла Грабовского, Борис, был изобретателем электронно-лучевой трубки телевизора.

Рідна мова на чужині ще милішою стає...

Памятники XIX века резко выделяются своей суровой красотой. Это действительно знак в память об умершем, нередко с его трагической историей. Полустертые буквы рассказывают о безутешном горе родителей девушки или супруга, скорбящего о жене. Чуть дальше – разительный контраст представляют памятники современной эпохи. Кажется, их цель – выпендриться перед лицом вечности, подчеркнуть значимость покойного. А старые памятники – они правдивее, искреннее, что ли. И сильнее, именно по этой причине.

С другой стороны церкви стоят могилы с одинаковыми белыми крестами, молчаливые и одинокие в своей массовости. Ни табличек, ни надписей, ни дат. Только белый крест. Кто в них погребен – каторжники, жертвы эпидемий, просто безвестные бедняки? Стараясь не потревожить их покой иду дальше.

Вдоль стены кладбища протянулась Аллея жен декабристов. Она завершается ротондой с одинокой женской фигурой. Памятник тем, кто поставил честь и долг выше личного комфорта. Памятник временам, когда сильные люди совершали настоящие поступки. Когда слово было принято держать, а честь – защищать.

Аллея жен декабристов

Говоря о злодеяниях, репрессиях, концентрируют внимание на некоем злом гении, который провернул весь этот ужас. Но ни один сталин не орудует в одиночку. Это всегда люди, которые готовы выполнить самый гнусный приказ и прикончить ближнего своего. А исполнитель, пожалуй, будет еще пострашнее вдохновителя, ибо превращает мрачное злодеяние в обыденность, банальную технологическую цепочку, обезличивает жертву и палача. А потом идет домой, обнимает жену, целует ребятишек. В этой рутинности и заключается самое страшное.

Чтобы отвлечься от этих мыслей прохожу в ускоренном темпе километров пять. Кажется, отпускает.